Расширенный поиск
14 Октября  2024 года
Логин: Регистрация
Пароль: Забыли пароль?
  • Кёб джашагъан – кёб билир.
  • Джолда аягъынга сакъ бол, ушакъда тилинге сакъ бол.
  • Аякъларынгы джууургъанынга кёре узат.
  • Бир онгсуз адам адет чыгъарды, деб эштирик тюлсе.
  • Уллу атлама – абынырса, уллу къабма – къарылырса.
  • Къарт болгъан джерде, берекет болур, сабий болгъан джерде, оюн болур.
  • Арбаз сайлама да, хоншу сайла.
  • Аман адам этегингден тутса, кес да къач.
  • Болджал ишни бёрю ашар.
  • Кюн – узун, ёмюр – къысха.
  • Мени джылытмагъан кюн, меннге тиймесин!
  • Тенги кёбню джау алмаз, акъылы кёбню дау алмаз.
  • Джан саулукъ бермей, сан саулукъ бермезсе.
  • Юйлю уругъа ит чабмаз.
  • Ишин билген, аны сыйын чыгъарады.
  • Адамны аты башхача, акъылы да башхады.
  • Тойгъан антын унутур.
  • Ата – баланы уясы.
  • Чакъырылмагъан джерге барма, чакъырылгъан джерден къалма.
  • Окъугъан – асыу, окъумагъан – джарсыу.
  • Тиширыусуз юй – отсуз от джагъа.
  • Билеги кючлю, бирни джыгъар, билими кючлю, мингни джыгъар.
  • Кютгени беш эчки, сызгъыргъаны уа, джерни джарады.
  • Элиб деген, элге болушур.
  • Джыгъылгъанны сырты джерден тоймаз.
  • Тай асырагъан, атха минер.
  • Ашыкъгъан cуу, тенгизге джетмез.
  • Хар сёзню орну барды.
  • Джашынгы кесинг юретмесенг, джашау юретир.
  • Ишлерге уял да, ашаргъа табма.
  • Аш кетер да бет къалыр.
  • Джерни букъусу кёкге къонмаз.
  • Къарнынг ауруса, ауузунгу тый
  • Эркишини аманы тиширыуну джылатыр.
  • Ана къолу ачытмаз.
  • Джыланны къуйругъундан басарынг келсе, аны башы болгъанын унутма.
  • Ётюрюкню къуйругъу – бир тутум.
  • Тешигини къатында, чычхан да батыр болур.
  • Борчунг бар эсе, хурджунунга ойлаб узал.
  • Ата Джуртча джер болмаз, туугъан элча эл болмаз.
  • Айтхан сёзюне табылгъан.
  • Атлыны ашхысы, ат тизгининден билинир
  • Аз айтсам, кёб ангылагъыз.
  • Ёлген эшек бёрюден къоркъмайды.
  • Хар адамгъа кеси миннген тау кибик.
  • Кесинг сынамагъан затны, адамгъа буюрма.
  • Сууда джау джокъ, кёб сёзде магъана джокъ.
  • Джаралыны джастыгъында сау ёлюр.
  • Адамны сыфатына къарама, сёзюне къара.
  • Сескекли кесин билдирир.

Восхождение к Кязиму

25.08.2019 0 5037  Кошубаев Дж.
В этом году исполняется 160 лет со дня рождения великого балкарского поэта Кязима Беккиевича Мечиева (1859 – 1945). Эссе адыгейского поэта Джамбулата Кошубаева – еще одно прочтение бессмертной поэзии основоположника балкарской литературы.


ВОСХОЖДЕНИЕ К КЯЗИМУ
Эссе

1

Только в высокогорном ауле Шики, на родине поэта, в полной мере осознаешь уникальность гения Кязима Мечиева.

В свой первый приезд в 2009 году на Кязимовский праздник, вместе с сотнями поклонников поэта я шел пешком, окидывая взглядом меняющуюся панораму горных кряжей. Я шел и думал о том, что по этой же дороге ходил сам Кязим, по этой же дороге спешил к нему Кайсын Кулиев.

Вот появились первые следы поселения – остатки каменной кладки, дальше – еще и еще… Наконец взору предстала кузница, а за рекой – сакля с обширным двором.

2

Кайсын Кулиев в статье «Талант и мудрость» (1962 г.) писал: «Кто хочет коснуться живого сердца Балкарии, тот должен раскрыть кязимовскую книгу». Для меня такой книгой стало «Избранное» Кязима Мечиева в переводах Семена Липкина (1976 г.). Но по-настоящему я прикоснулся к поэзии Кязима уже в университете. Курс балкарской литературы на русском отделении вел Алим Магометович Теппеев, писатель, драматург, литературовед, один из исследователей жизни и творчества поэта.

Кязим захватил меня простотой и глубиной, его стихи в переводах С. Липкина легко запоминались. Готовясь к семинару, я выучил десятка полтора стихотворений. Алим Магометович был человеком очень эмоциональным, его глубоко тронула моя декламация. Я и сейчас ощущаю тепло долгого его рукопожатия, вижу его увлажнившиеся глаза…

Сейчас я понимаю, что Алим Магометович слушал стихи не просто как преподаватель, а как человек, переживший депортацию и все беды, обрушившиеся на балкарский народ в годы сталинизма.

3

«Кто читал Кязима внимательно, тот обязательно должен был почувствовать, что его огромная искренность чем-то напоминает искренность Александра Блока, несмотря на то, что их биографии, школа, приемы, стиль, образный мир абсолютно различны», – писал К. Кулиев в статье «Кязим Мечиев и восточная поэзия» (1965 г.). Во вступительной статье к «Избранному» 1976 года он еще раз повторит эту важную для него мысль: «Его открытость сродни искренности Александра Блока».

Почему именно Блок? Мне думается, что К. Кулиев имел в виду оценку поэтами революции и происходивших затем событий.

А. Блок был абсолютно искренен, когда принял революцию 1917 года. Так же отозвался на нее и Кязим Мечиев. Ставить это в упрек поэту, как ставили в упрек А. Блоку поэму «Двенадцать», неприемлемо. Лозунги большевиков, декларируемые ими цели были справедливы и насущны, как, впрочем, лозунги большинства революций, происходивших под вечно актуальным девизом «Свобода, Равенство, Братство». Это не заблуждение поэтов, ставших на сторону большевиков, это их искреннее, открытое выступление за лучшее, справедливое переустройство мира. И ради этого они были готовы пройти самые суровые испытания вместе с народом. Блок погиб от голода и лишений, Кязим потерял сына в гражданской войне.

Но новый мир оказался совсем не таким, как мечталось.

Пока царят слова, а дела нет!
Кругом полно наставников негодных,
Над книгой не склоняющих чела,
Не чувствующих чаяний народных,
Добро не отличающих от зла.

«Неправедно, неправо наше дело…»
Перевод Г. Яропольского

Это стихотворение Кязима датировано 1928 годом. Революции десять лет. А еще через десять лет, в разгар репрессий, Кязим напишет:

Справедливость искавший Кязим,
Ты опять предаешься рыданью!
Знаешь ты: и к тебе, как к другим,
Постучат за кровавою данью.

Как легко из хороших людей
Можно сделать поборников злого!

«Как же вышло так, Хажибекир?..»
Перевод Г. Яропольского

Маховик революции перемалывал жизни и судьбы людей. Ни свободы, ни равенства, ни братства…

Кязим Мечиев

4

Поэма Кязима «Желтый кош» была создана в 1916 году, в разгар Первой мировой войны.

События и герои поэмы реальны. Сюжет прост. Сванский князь Чона со своей дружиной абреков совершает набег на Безенги, чтобы угнать отары и стада с Желтого коша. В результате схватки погибают пастух Гайда и сам Чона. Абреки угоняют скот, а один из них, самый юный, еще безусый, попадает в плен. Противостоящие стороны полны жаждой мщения, но побеждает разум: угнанные стада и отары возвращены, стороны примиряются.

Воссоздавая события минувших лет, в своих размышлениях, в описании характеров героев Кязим Мечиев раздвигает рамки этого рядового по тем временам столкновения до масштаба общечеловеческого. Ведь сколько в истории примеров, когда незначительный конфликт перерастал в вооруженное насилие и войну. Поэт поднимает вопросы взаимоотношений между народами, конфессиями, между тружениками и эксплуататорами. Но главная тема: война и мир. По сути, перед нами одна из первых в мировой литературе антивоенных поэм:

Ведь это так естественно, так верно –
Согласием вражду переломить!
Народы были б счастливы безмерно
Соединить разорванную нить.

Кязим знал, что зло порождает зло. Когда Тахир, обуреваемый жаждой мщения за смерть Гайды, предлагает убить пленника и говорит:

Биберт, но если враг на нас нагрянул,
То добрым быть – стыдобище, позор!

Как можешь говорить ты о прощенье,
Когда пришел он грабить, убивать?
Пускай забудет он о возвращенье,
Пускай навек свою забудет мать! -

Биберт отвечает:

К врагам, конечно жалость неуместна,
Но я боюсь, что зря прольется кровь.

Юнец пред нами – все мы это знаем.
Порой наивны юные сердца
И могут, повстречавшись с негодяем,
Попасться в сети хитрого лжеца.

И Тахир соглашается с доводами старшего товарища:

Да это так. Коль смерть на смерть помножим,
То никогда не кончится она.
На поле боя смерть – одно, положим,
Но пленников касаться не должна.

Во время этого диалога, пленный сван «к жерди был привязан, силясь понять, простят ли здесь его грехи»

Буквально в двух строках выражены и его беспомощность, и страх, и ожидание своей участи. Человеку необходимо дать шанс, говорит Кязим, но при этом он не стоит на позиции непротивления злу насилием:

А те, кто захотел кровавой славы,
Пускай ее познают до конца!

Свои самые сокровенные мысли Кязим Мечиев вкладывает в уста двух богатырей – балкарца, «пастуха и воина» Биберта, и свана, «могучего великана» Бесо.

И вот, чтоб не взошли ростки дурного, 
Чтоб раскрутить обратно колесо –
От зла к добру, – берет бесстрашно слово
Суть дела доводя до всех, Бесо:

«С лихвою натерпелись мы коварства,
Нам не нужны ни злоба, ни разбой.
Со всеми в мире надо оставаться,
Нужны нам: мир – согласие – покой!»

Промолвив это, глянул он сурово
На всех, кто стал оружием бряцать,
На «воинство святое», что готово
Иную веру напрочь отрицать.

Почти то же говорит Биберт:

Шакманов Даулет без наставленья
Нас не оставил – он сказал, чтоб мы
Спалили все их горные селенья,
Повергли в ужас души и умы.

Но не равнять же нам теперь всех сванов
С их князем злополучным! Их народ,
Как мы, бредет вслепую средь буранов,
Как мы, кряхтит под тяжестью невзгод.

По-настоящему сильный человек может и должен постоять за свой народ, за справедливость, но от него же Кязим ждет мудрости, милосердия и великодушия.

Совершенно потрясающа картина, когда приносят тела убитых пастуха Гайды и князя Чоны:

Приволокли и князя, уложили 
Поодаль от Гайды. Беда – одна.
Но до того по-разному прожили
Они свой век, что схожесть не видна.

Эта деталь: «приволокли, уложили поодаль от Гайды» – красноречивее многих описаний. Да, беда одна: смерть. Но один навечно останется со своей славой, другой – со своим бесчестием:

Один трудился, устали не зная,
И никому не причинял вреда;
Другого же вела стезя иная –
Он зло творил, не ведая стыда.

Один, и лишний час на сон жалея,
Работал так, чтоб дом не голодал;
Другой, жить задарма мечту лелея,
Хотел, чтоб тот, кто трудится, страдал.

И вот Чона окончил век свой вздорный.

Не достойно тело князя лежать рядом с телом пастуха.

Средь созданных когда-либо Всевышним
Прекрасных и высоких душ нигде
Души подобной, верно, мы не сыщем,
Что им была дарована Гайде.

Так говорит Кязим о Гайде, таким его и запомнили люди.

Вторая глава поэмы «Желтый кош» – гимн родной земле, гимн миру и труду, гимн жизни. (По своей камерности и прозрачности она перекликается с прозой Константина Чхеидзе, который описал свою поездку в Хуламо-Безенгийское ущелье накануне Первой мировой войны в книге «Страна Прометея»).

Я представляю, с каким удивлением, восторгом и восхищением слушали односельчане эту поэму Кязима! Ведь речь в ней о самых обыкновенных людях – соседях, друзьях, родственниках, которые вдруг предстали эпическими героями, благородными, отважными, мудрыми.

В контексте эпохи и событий 1916 года, когда «патриоты» всех мастей трубили о войне до победного конца, создание «Желтого коша» – явление уникальное.

5

«Почти все творчество поэта советского периода полно света», – писал Кайсын Кулиев во вступительном слове к «Избранному» Кязима. За этим «почти» скрывается самая тяжелая и трагическая страница в жизни балкарского народа и его великого поэта.

Невозможно представить, какой силой духа и поэтической мысли надо было обладать, чтобы написать в самом начале депортации стихотворение, призывающее народ к терпению, мужеству и вере в торжество справедливости.

Это стихотворение есть в переводах Г. Яропольского – «Завещание», И. Ляпина – «Выдержать!» и М. Синельникова – «Многострадальный мой народ».

Я не берусь судить о точности того или иного перевода, но интонационно, как мне представляется, ближе всех к оригиналу перевод М. Синельникова. Он менее декларативен, а потому более проникновенен. Приведу лишь несколько строф:

Вслушайтесь и правильно поймите
Вы слова печальные мои:
Ненависти в сердце не берите,
Гиблой избегите колеи.

Главный так решил. В чужие дали
Повелел переселить народ.
Разве виноватых здесь искали?..
Не было в веках таких невзгод.

Без одежды зимней и без пищи,
Стольких потеряв, бредем во мгле,
Ну, а там, на отчем пепелище,
Мертвые не преданы земле.

Губит нас корысти вражьей сила.
Суд неправый, и не жди добра,
И к земле невинных придавила
Наговоров темная гора.

В этом стихотворении Кязима сконцентрировано сказано обо всем, о чем впоследствии, когда будут сняты запреты, начнут писать историки: о Сталине (не о Берии!), принимавшем решения, о бездействии местных властей и их корысти, о неправом суде, о небывалом в истории преступлении против целого народа. Но в этом же стихотворении Кязим Мечиев пишет, что «однажды выправят законы», «наветы отпадут». Он говорит об этом в самый страшный и тяжелый первый год депортации. Когда, казалось бы, сердца людей совершенно обоснованно и справедливо могли переполниться ненавистью и чувством мести, он обращается с призывом:

Свой народ прошу – с бедою споря
Жить работой, почитая труд,
Совести не забывать и в горе.

Как истинный поэт-пророк Кязим Мечиев знал будущее. Это его знание проистекало из веры в нравственные и этические идеалы народа, из знания глубинных основ национального характера балкарцев.

6

Тема творческого бессмертия осмысливается Мечиевым в стихотворении «Нагрянет смерть…» (перевод С. Липкина).

Нагрянет смерть, – у нас отымет в миг единый
Знакомой речки шум и синие вершины.

Но дом, что ты воздвиг, но твой заветный стих
Останутся с людьми, чтоб жить среди живых.

В переводе Н. Коржавина («Смерть») эта мысль звучит несколько иначе:

Только я из стихов своих крепость сложил.
Смерть не сроет ее, недостанет ей сил.

Смерть приходит, к себе человека берет.
Человек же ей тело одно отдает…

А что сделано им – остается навек.
Ведь хозяин Вселенной не смерть – человек.

Если сравнить это стихотворение со знаменитым пушкинским «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», то сразу обращает на себя внимание расстановка смысловых акцентов «бессмертия».

У Пушкина речь идет исключительно о бессмертии художника-творца. Здесь и оценка собственного творчества, и наставление будущим «пиитам»:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о Муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

Кязим не ограничивает бессмертие исключительно поэтической сферой. В его понимании, остается после смерти все, что создается человеком во имя людей. Искусство поэзии стоит для Кязима в одном ряду с мастерством кузнеца и плотника, зодчего и пастуха, воина-защитника и мудрого правителя.

Об этой особенности мировоззрения поэта писал Кайсын Кулиев в статье «Талант и мудрость» (1962 г.): «Меня каждый раз удивляет монолог Зодчего. Вот что сказано в нем о мастерах и мастерстве:

Пойми: оно безмерно,
Мудрей и старше нас.
Без мастерства б, наверно,
Весь род людской угас.

Рать мастеров несметна,
В них – свет и мощь добра.
Да, мастерство бессмертно,
Хоть смертны мастера.

Образ Зодчего является как бы образом самого Мечиева». И далее К. Кулиев замечает: «Он, конечно, знал цену своему слову».

Безусловно, знал, но для него было одинаково важно слагать стихи и ковать железо:

Куй стихи с железом воедино, –
Вот где высшей мудрости вершина!

Быть только поэтом – недостаточно. Эта фундаментальная и актуальная на все времена мысль воплотилась в жизни и творчестве Кязима Мечиева, и в этом – его исключительность.

«Нерукотворным памятником» поэту стала народная память, сохранившая и вернувшая к жизни многие творения Кязима, одарившая его бессмертием. Эта обратная связь говорит о безошибочном народном эстетическом чувстве, чувстве поэтического слова. Факт истории литературы, не имеющий аналогов.

7

В статье «Талант и мудрость» (1962) Кайсын Кулиев писал: «Через много лет я снова увидел аул Шики. Аул, где он родился и прожил более восьмидесяти лет, был пуст, полуразрушен. Кязим умер в Талды-Курганской области Казахстана. Прекрасные глаза великого поэта гор закрылись в далеких степях. А ему так хотелось лежать в благословенной земле отцов – под сенью родных гор!» В 1976 году во вступительной статье к «Избранному» о смерти Кязима будет сказано лишь одной строкой: «Умер Мечиев в 1944 году». Хрущевскую оттепель сменил брежневский застой с его абсурдными запретами и цензурой.

В том, что К. Кулиев указал дату ухода поэта неверно, – на тот момент ошибки не было. Бытовало несколько версий: одни указывали конец декабря 1944 года, другие – февраль-март 1945 года. Сам Кайсын в то время был на фронте, затем – в госпитале, и, видимо, опирался в дальнейшем на те источники информации, которые были доступны.

Летом 1989 года, накануне празднования 130-летия Кязима, из Нальчика в Казахстан отправилась делегация, чтобы достоверно установить место захоронения и дату смерти поэта.

В начале 2000-х годов, в «Мемориале жертв репрессии балкарского народа», я обратил внимание на фотографию, где были запечатлены члены той самой делегации и несколько местных жителей-старожилов. Среди последних значился Бейсенбек Кошубаев. Увидев свою фамилию, я поначалу решил, что это опечатка. Но оказалось, ошибки нет. Это мой однофамилец-казах, ветеран войны. О той поездке рассказал поэт Абдуллах Бегиев в книге «Балкария: боль и гордость» (Нальчик, 2003 г.): «Один из местных жителей, Бейсенбек Кошубаев, рассказал, что запомнил день смерти Мечиева, потому что именно в марте он вернулся с фронта и его отец собирался делать курманлык по этому поводу. Уже был назначен день праздника, совпавший с днем его рождения. Но праздник не состоялся, потому что именно в этот день привезли (умершего 14 марта. – Дж. К.) Кязима. Человек этот показал свой паспорт, где датой рождения было указано 15 марта».

Бывают странные сближения!..
8

Размышляя о посмертной судьбе Кязима Мечиева, невозможно не восхититься и не удивиться любви и энергии Кайсына Кулиева и Керима Отарова, которые еще в довоенные годы проявляли внимание и заботу о великом поэте. В 1939 году Кязим был принят в Союз писателей СССР, в 1940 г. ему было присвоено звание «Заслуженный деятель искусств КБАССР».

Председатель правления СП Кабардино-Балкарской АССР К.С. Отаров 
вручает Кязиму билет Союза писателей СССР (1940 г.)

Установка первого памятника поэту – тоже огромная заслуга Кайсына и Керима, а главное – они неустанно пропагандировали творчество Кязима, пробуждая интерес читателей к его поэзии.

В 1956 году во Фрунзе выходит сборник стихов и поэм балкарских и карачаевских авторов «Знамя нашей жизни» (на карачаево-балкарском языке), куда вошли и произведения Кязима Мечиева, а в 1958 году уже в Москве увидела свет антология «Поэты Балкарии» в переводах Семена Липкина, в которую также были включены стихотворения Кязима.

В своей статье «Кязим Мечиев и восточная поэзия» К. Кулиев приводит цитату о поэте из частного письма С. Липкина: «Лев Толстой внимал бы ему с уважением. Я чувствую, что Кязим музыкален высшей музыкальностью, естественностью и полезностью фразы. Он строит стих, как горец саклю: все, что нужно для жилья в горах, есть в этой сакле, а что не нужно, – к чему оно?»

После возвращения балкарского народа из депортации, благодаря Кайсыну и Кериму, одними из первых поэтических изданий были сборники Кязима Мечиева : «Стихи и поэмы» (Нальчик,1962), «Огонь очага» (М.,1970), «Избранное» (М.,1976). На подаренной Кериму книге «Огонь очага» Кайсын написал: «Дорогой Керим, мы – дети нашего Кязима. Это мы с тобой знаем».


Среди известных собирателей и исследователей творчества Кязима Мечиева – Далхат Маммеев, Алим Теппеев, Абдуллах Бегиев, Рая Кучмезова. Следует упомянуть здесь и дипломную работу Аркеса Додуева «Дореволюционное творчество Кязима Мечиева», которую он защитил в 1964 году. Эта работа была одним из первых исследований творчества великого поэта и послужила важным источником для изысканий Алима Теппеева.

Именно Аркес Додуев записывал стихи Кязима на кириллице, поскольку сам Кязим владел лишь арабской графикой. Вот как об этом вспоминал Аркес Додуев: «Я родился и рос в одном с Кязимом селении, слышал его стихи и песни, раздувал меха в его кузнице (…) Однажды к нам в селение приехали Керим Отаров и Кайсын Кулиев. К тому времени я уже овладел русской графикой чуть лучше других, и поэтому именно меня они попросили записывать за Мечиевым его стихи. Кязим рассказывал их или читал, заглядывая в свои тетради, и, заканчивая стихотворение, обязательно добавлял: «Это сказал хромой Кязим, а записал молодой Аркес». Но мне было стыдно писать свое имя рядом с кязимовским, и я этого ни разу не сделал» («Балкария: боль и гордость», 2003).

Слева направо: Керим Отаров, Кязим Мечиев, Кайсын Кулиев

Огромна и неоценима деятельность Кайсына Кулиева и Керима Отарова в определении места и роли Кязима Мечиева в истории балкарской литературы. Именно в кайсыновских статьях, полных любви и восхищения поэтом, и многочисленных стихотворениях Керима Отарова, посвященных Кязиму, образ великого балкарского художника слова сохраняется живым – мы слышим его голос, видим его глаза и улыбку, ощущаем необыкновенную глубину и простоту Поэта и Человека.

К. Кулиев писал: «Он одинаково прекрасен как поэт и человек. Жизнь и поэзия его составляют полную гармонию. В этой цельности – большая сила и обаяние Мечиева» («Кязим Мечиев и восточная поэзия», 1965).

Каждую осень в Шики проходят Кязимовские чтения. Десятки, сотни людей, преодолевая расстояния, поднимаются к сакле Кязима, чтобы отдать свою дань любви и уважения, чтобы звучали его стихи.

Восхождение к поэзии Кязима продолжается.

Мы шли в Шики.
Я поднимался – в храм.
Средь жертвенных руин –
алтарь поэта.
Хоть не горит огонь –
но плещет море света,
и тяжесть камня
тянется к словам.


Джамбулат Кошубаев,
2019

(Нет голосов)

  • Нравится

Комментариев нет