Боль моя, Карачай
Трагична судьба этого небольшого кавказского народа. Едва для карачаевцев закончился ужас фашистской оккупации, как их постигло иное несчастье. Целый народ был безосновательно обвинен в пособничестве гитлеровцам, в политическом бандитизме и репрессирован - выслан из родных мест. И хотя впоследствии ему разрешили вернуться, отменили всяческие правовые ограничения, - вся правда о Карачае и карачаевцах еще н сказана в полный голос. В какой-то мере этот пробел восполняет статья ленинградского писателя Ю. Логинова, которую мы предлагаем вашему вниманию.
НАШЕСТВИЕ
В Теберду я попал вместе с санаторием "Пионер", эвакуированным из Евпатории в 1941 году, когда немцы приближались к городу. Десяток лет тому назад, когда вдруг снова защемила душу тоска-печаль, послал я запрос в Евпаторию. Мне ответили: санаторий "Пионер" был уничтожен немцами в Теберде, несколько оставшихся в живых детей были переданы в санаторий им. Крупской... Вот я и есть - из числа случайно выживших. Помню, как гестаповцы под командой офицера в черном плаще (недавно узнал его имя: обер-лейтенант Отто Вебер) загружали "душегубку" моими товарищами. Помню веранду, заваленную детскими трупами: мы погибали, лишенные пищи, лечения и элементарного санитарного ухода. Почему и как выжил, о том еще расскажу. Но Теберда - исконная родина карачаевцев - стала и моей второй родиной. Вот почему я близко к сердцу принимаю все, что касается судьбы карачаевского народа.
Санатории "Пионер" и "Красный партизан", где лечились больные туберкулезом дети командиров и комиссаров РККА, были размещены в Доме шофера - здравнице работников автотранспорта (теперь турбаза "Клухори"). Единственное тогда в курортном поселке трехэтажное здание, оно и в наши дни неплохо смотрится среди архитектурных новинок туристического комплекса "Теберда". А до войны это было самое красивое и вместительное здание. Но война снова докатилась до нас! Снова мы стали свидетелями воздушных поединков, а через Теберду в сторону Клухорского перевала, за которым была Грузия, потянулись беженцы. Все были буквально наэлектризованы ощущением вплотную приблизившейся смертельной опасности. Собрались самостоятельно покинуть санаторий группа "ходячих" старшеклассников-комсомольцев из "Красного партизана". Но в нашем "Пионере" были только "лежачие" - в возрасте от трех лет до двенадцати (лично я, семилетка, лежал в гипсе - не действовала нога). И о нас словно забыли: никакой подготовки к эвакуации!
Мы оказались как бы на "ничейной" полосе: красные части без боя оставили курорт, где в разных санаторских корпусах находились почти две тысячи больных детей. Потрепанная армия генерала Конрада приходила в себя в Черкесске: любимцы Гитлера, егеря дивизии "Эдельвейс", готовились к штурму кавказских вершин и перевалов. Мы увидели их 14 августа и, лежа на открытой веранде, стали бессильными свидетелями разгрома нашего санаторского хозяйства: из сарайчиков егеря весело тащили мешки с мукой, крупой и сахаром, с хохотом выкатывали из ледника бочонки с маслом и медом, азартно ловили куриц. Огородные грядки были раздавлены колесами грузовиков, гусеницами танкеток. Наш первый оккупационный обед: миска воды с ошметками капустных листьев.
По соседству с нами находился дом отдыха "Большевик", где и обосновался немецкий штаб. Для его охраны на площадке возле нашего Дома шоферов фашисты поставили пушку и прямо на крыше нашего третьего этажа установили зенитные пулеметы, причем тут же намалевали громадные красные кресты! Детей распихали по нижним этажам, а верхний превратили в казарму. Удобно им было сразу выскакивать на крышу по сигналу воздушной тревоги!
Через месяц-полтора нас немцы все-таки вывезли на подводах в другое место с необычным названием Джамагат. Вскоре я осколком стекла раскромсал свой гипс, освободил больную ногу и стал "расхаживаться". В стенах здания, которое мы лишь в силу привычки называли "санаторием" оставаться стало невозможно. Еще в первые дни оккупации работники санатория нам сказали, что наши личные документы уничтожены и чтобы мы, если начнутся расспросы, не откровенничали, кто наши отцы, а отвечали: колхозник, плотник, шофер, грузчик…
И вот такие расспросы начались. Ходила важная комиссия в халатах поверх мундиров, с ними незнакомая, не из нашего отделения, врачиха, болтавшая по-немецки. Она действовала без угроз, задабривала конфетами. Кое-кто из несмышленышей проговорился, или та врачиха кое-что знала-помнила, или не все бумаги были уничтожены - кто теперь знает? - но дети стали исчезать: за ними приезжал фургон, зловещая "душегубка". В первую очередь в нее погрузили детей еврейской национальности. Поразило меня вот что: здоровяк-эсэсовец одной рукой подхватил трехлетнюю запеленутую гипсом плачущую девочку, а другой рукой толкает ей в ротик шоколадку и вовсю заливается смехом: "Ту-ту!" (мол, не реви, сейчас поедешь…)
Все реже и реже мы видели кого-либо из обслуживающего персонала, "казенная" пища состояла из горсточки вареной кукурузы или фасоли и маленького кусочка эрзац-хлеба. Многие дети уже выглядели полумертвецами. Мне повезло в том смысле, что по мальчишеским законам сплотилась рисковая стайка "ходячих" подростков постарше и почему-то они приняли меня - совсем малыша - в свою компанию (наверное, потому, что я тогда наизусть помнил массу книжных сюжетов и стихов). Я же как самый младший больше надеялся на доброту карачаевских женщин. Никого не зная по имени, обращался по-детски: "Тетечка! Бабушка!" И вовек не позабудутся их выразительные, полные сострадания глаза, их старческие и молодые руки, которые давали мне выпить кружку айрана или съесть кусок лепешки, испеченной для своей (обычно многодетной!) семьи. Если быть точнее, они давали мне шанс на спасение, на жизнь.
Запомнился и такой случай: полицаи зацапали на улице Толяна - комиссара из нашей ватажки, заметили у него под рубашкой ворованную макуху. Окружили, гвалт подняли, плетками машут. Сердце у нас упало, выручить ничем не в силах. Вдруг приближается невысокий худощавый мужчина с мусульманской бородкой и на ходу начальственно что-то бросает по-карачаевски. Полицаи сразу отвязались от Толяна. Мы того бородача приметили, потом не опасались его. Забегая вперед, скажу, что только сейчас узнал я имя нашего спасителя: Абдул-Малик Джанибеков. До войны работал бухгалтером на лесопильном заводе, при немцах "служил" бургомистром в Теберде. Малик был тесно связан с подпольем, с партизанами. По выданным им справкам люди спасались, уходили к своим в Зеленчук. Он выкрал у немцев список предназначенных для ликвидации членов советского партийного актива. Предупреждал подпольщиков о карательных облавах, уводил в сторону следствие гестапо по делам партизан. Малик спас много еврейских детей, "распределял" их по семьям местных жителей, которым доверял и которые доверяли ему. Судьба его трагична: после войны он был репрессирован.
Всякое случалось, всего не пересказать. А болезнь запущенная все-таки подкосила меня, нога совсем перестала слушаться. А раз не можешь передвигаться - ложись помирай. В этой истине я уже к той поре убедился крепко на близких мне примерах. Смутным было мое сознание в те две-три мои смертные недели. Опять же чудо спасло: в начале января 1943 года советские лыжники освободили Теберду. Помнится, что очнулся снова в знакомом вестибюле Дома шоферов - вместе с ранеными бойцами. Думаю, что именно карачаевцы подобрали меня и передали нашим. Потом оказался почему-то не в своем, а в санатории имени Крупской. Дважды в том же 1943 году меня уносили в палату "смертников" (безнадежных), снова вносили в общую: знать, оказался живучим.
В ноябре того же года до наших детских ушей дошла весть о поголовном выселении карачаевцев. "Бандиты! Враги народа!!! Предатели!" - злорадствовал кое-кто. А моя душа снова сжималась от страха перед чем-то непонятно грозным. В 1945 году нас вернули в Евпаторию, а еще через год меня выписали. Очутился я в родной семье - маленький инвалид, но живой! От матери отвык. Родившиеся без меня сестренки казались чужим. Отца узнал с трудом: после тяжелейшей контузии в боевой операции "Багратион" он тоже превратился в инвалида.
ПОДВИГ
…В Теберду я приехал только через 45 лет (собирался целую жизнь). Толчком послужила книга "Дети военной поры". Очерк в ней журналиста Л. Терентьева "Тихий подвиг" - о том, как ушла через Клухорский перевал группа комсомольцев и пионеров из санатория "Пролетарий". Моя фамилия названа так же. К сожалению, не все в этом очерке полная правда. Огорчило, что не было показано подлинное число жертв среди эвакуированных детей. А ведь было бы их много больше, если бы - вот где суть! - не поддержка карачаевского народа. Хотя он политически реабилитирован в 1957 году, возвращен из ссылки (народ - из ссылки!), но до сих пор нет-нет, да и наводится "тень на плетень".
В ряду воистину героических подвижников милосердия были и местные жители Теберды. Кули Мустафаевна Темирова - прачка санатория "Пионер". Софья Магомедовна Крымшамхалова - медсестра санатория имени Семашко. Шерифат Акбаева - в санатории имени Розы Люксембург и другие. Хорошо запомнилось мне веселое лицо человека, встречи с которым нам были особенно приятны. Раз в неделю санитары везли наши кровати на колесиках в клубную комнату. Веселый человек крутил для нас фильмы. А потом летом 1942 года он вдруг исчез. Теперь я знаю его имя: Билял Нануевич Биджиев. Почти год работал он механиком кинопередвижки, обслуживая по очереди все детские лечебные учреждения Теберды, а в июле 42-го добровольцем ушел на фронт. Инвалид Отечественной войны, он вернулся в родные места вместе со своим народом из ссылки много лет спустя после Победы.
С разными людьми познакомился я, погостив в Теберде. Я узнал, что не зря успокаивали нас во время бомбежек сестры и няни: "Не бойтесь, дети, наши знают, где мы…" Наши действительно знали! Здесь на протяжении всех пяти месяцев оккупации, постоянно рискуя головой, вела разведку группа карачаевца Мудалифа Батчаева. Трижды меняли фашисты расположение своего штаба, и каждый раз советские летчики знали ориентиры бомбометания. Сообщения радиста Д. Забегалова принимали Южный штаб партизан в Сочи и штаб 37-й армии в Орджоникидзе. Разведчиков укрывала на чердаке своего дома отважная патриотка Соня Урусова. Обо всем этом я узнал из документов военного архива и в беседе с ветераном войны, а ныне профессором Казием Танаевичем Лайпановым, который еще в боевой юности лично встречался с Мудалифом Батчаевым.
Приехав в Теберду, я в первую очередь, понятно, попытался отыскать след "моего" санатория. Не сразу это удалось, хотя моими добровольными помощниками стали коренные тебердинцы - учитель истории Борис Исмаилович Шоштаев и директор заповедника Джаппар Сеитович Салпагаров. Я почувствовал, что боль моей памяти они восприняли как собственную, и все мои старания подкреплялись их поистине братским соучастием. Мы оказались ровесниками. Оба они запомнили русских мальчишек. Помнят и то, как их матери и соседки горестно качали головами и обсуждали, чем помочь "сироткам", как говорили они. И помогали, кто чем мог.
Два-три официальных лица предостерегали меня: будете писать, не касайтесь "ошибок прошлого", не бередите, не сгущайте и т.п. Но я не вправе вилять, обходя эту тему: она жестоко впаяна и в мою судьбу. Да и каждого, кто среди карачаевцев, на их исконной земле пережил военное лихолетье. В каждой карачаевской семье, куда приводил меня поиск, одна и та же ранящая память о погибших на войне дедах, отцах, братьях и... о женщинах и детях, мучительно умиравших от голода и болезней в непривычных климатических условиях спецпоселений. Бериевским палачам мало было физического уничтожения целого народа, они цинично проводили кампанию "идеологического прикрытия"!
Как понятна мне горечь воспоминаний известной сейчас писательницы Назифы Кагиевой: из пятерых воевавших близких родственников четверо отдали жизнь в борьбе с фашизмом, а мать с малолетними детьми - Назифе было 8 лет - вырвали из родного гнезда и привезли в казахстанские пески. А среди вольных жителей тех песков заранее пустили слух: мол, к ним везут людоедов, берегитесь их, они детей убивают! Вот когда, еще в 1943 году, была запущена злобная клевета - для маскировки геноцида. И вот в моем присутствии Борис и Джаппар совещаются, кто же в Теберде остался живой, кого пощадила война и ссылка? Кто может в качестве очевидца быть полезным в моих розысках? Мало, ой как мало, осталось таких людей...
Едем к Шерифат Шогаибовне Акбаевой. Кстати, о ней я уже наслышан: еще в Черкесске в день нашего знакомства профессор Лайпанов называл Ш. Акбаеву в числе активистов партизанского подполья. В доме, где жила она вместе с сестрой Пачахан, у нее была надежная явка для разведчиков братьев Харуна и Сеита Глоовых (портрет Харуна военной поры я позднее увидел в музее на стенде, посвященном отряду "Мститель"). Шерифат заметно удивлена: неужели о ней помнят? Да чего там, смущается она, ничего особенно выдающегося в ее прошлом нет: вот те, кто был в партизанском отряде, рисковали больше. А она работала недалеко от дома, в детском санатории, эвакуированном из Крыма, однако название было не "Пионер", а имени Розы Люксембург (территории современного санатория №4). Еще никак не забыть мальчика Колю, которого она брала к себе домой, фактически усыновила! Но в 1943-м, вскоре после освобождения Теберды, за ним прилетел на истребителе сам отец, летчик. Тот случай всех нас потряс: боевой самолет совершил посадку на полянке, буквально впритык с домишками и огородами местных жителей.
- Поезжайте к Гиле Гаппаевой, - посоветовала Шерифат Акбаева и объяснила, как найти дом. - Она помоложе меня, но тоже кое-что должна помнить.
И снова осечка! О санатории "Пионер" старенькая Гиля ничего сказать не может! Но зато я услышал от нее тоже очень интересное и важное для себя: девочкой-подростком она помогала матери, которая обстирывала ребятишек из санатория имени Боброва (размещался в корпусах нынешнего санатория №5). К некоторым больным задолго до оккупации и, разумеется, даже мысли о ней не допуская, приехали матери: устраивались на работу, чтобы поближе быть к своему ребенку. Вот такая заботливая и сметливая мама - звали Верой - поселилась у Гаппаевых. Жили дружно, вместе ходили на работу, вместе делили заботы и печали. Вера, как и ее хозяйка Хаджат (мать Гили), была солдаткой. Когда санаторий оказался в условиях фашистского террора, Вера забрала сына, и Хаджат подкармливала их обоих. Выжили!
В черный день высылки Хаджат с дочкой автоматчики отконвоировали на сборный пункт. Вера, обливаясь слезами, кидалась на солдат оцепления, кричала криком: "Куда вы их забираете? Они же наши! Они спасли нас!.." Оттолкнули ее, пригрозили. Домчалась Вера домой, бегом вернулась, успела сунуть им мешочек с картошкой, черносливом и сверток с чистыми простынями. Припомнила Гиля Идрисовна о подругах матери, тоже работавших в разных санаториях: о Файруз Бибертовне, что спасла двух близнецов из санатория им. Семашко, о Мадине: "Она живет недалеко от сберкассы, там спросите, фамилию уж не помню…"
- А знаете, - вдруг осеняет ее, - лучше поезжайте сейчас к Кули Темировой, я на днях встретила ее на базаре, уж она-то точно жива!
К дому Кули Мустафаевны Темировой, близ Дома шоферов, мы подъехали под вечер. И тут наконец меня ждала удача: Кули Мустафаевна работала именно в нашем санатории! С волнением пожимает мне локоть Джаппар Сеитович, улыбкой расцветает лицо Бориса Исмаиловича. Как истинные друзья рады они встрече с живым очевидцем моих детских переживаний, по очереди переводят ее рассказ. Тихо звучит голос много настрадавшейся женщины, а послушать ее собрались не только родственники, но и соседи. Порой мои "переводчики" удивленно переглядываются: из уст пожилой землячки они слышат то, о чем я днем говорил только им и на встрече с учениками в школе №2: о фашистских пулеметах на крыше санатория, о варварском разгроме продовольственного склада, не тронутого нашими уходящими в бой на перевал (на смертный бой!) голодными красными бойцами, об устрашающих приказах немецкого коменданта… Вспоминает Кули Мустафаевна о том, как вопреки запретам бродили по поселку голодные дети с самодельными мешочками (из рубашонок, наволочек, простынок). В это время отец Кули - Хызыр Алиевич - воевал на I Украинском фронте вместе с тремя сыновьями (двое пали смертью храбрых). Кули была прачкой, и - с одобрения своей матери Аппак Шахимовны - ей удавалось кое-что из продуктов приносить для лежачих больных (а это каралось фашистами!).
- Прибегаю с работы, руки еще красные от кипятка, - тихим голосом продолжает Кули Мустафаевна, - а в доме опять мама кого-нибудь угощает. Дело-то не в нас! Ни одного дома на нашей улице не было, где бы равнодушно отнеслись к больным детям. Я совсем молодая была… А главное добро во время войны делали старшие женщины: наши матери и бабушки, много было тогда солдаток и вдов…
Прощаясь с Кули Мустафаевной, я при всех поцеловал ее добрую руку, поблагодарив от имени оставшихся в живых "пионерцев". Больше, однако, ни одного человека, лично знающего о трагедии санатория "Пионер" мне встретить не удалось. Надеюсь, что они найдутся и откликнутся... Мало осталось и тех, кто может припомнить о горькой судьбе и других детских санаториев, о жуткой правде пленной Теберды.
Познакомился я с 80-летней Лидией Николаевной Калинич, бывшей медсестрой санатория "Пролетарий" (напомню, что он находился на территория современного "Горного ущелья"). На ее главах сгоняли фашисты врачей-евреев вместе с детьми в так называемый "вагончик" - неотапливаемый корпус бывшего Дома ученых. Двое - врач Ф. Белкина и бухгалтер С. Фарбер - покончили с собой. 385 человек (в том числе около ста детей, начиная от грудного возраста) были расстреляны 14 декабря 1942 года. Спустя несколько дней, 22 декабря, изверги уничтожил в "душегубке" 54 ребенка из санатория "Пролетарий". Эти факты были запротоколированы в июле 1943 года в "Актах о злодеяниях немецко-фашистских оккупантов" (Ставропольский госархив). По справке, хранящейся в архиве Черкесска, фашисты в Теберде "500 детей костно-туберкулезных санаториев умертвили голодом и 147 зверски замучили и расстреляли". Это не считая упомянутых выше 54, вывезенных из "Пролетария". Кроме того, находятся новые захоронения.
Каковы же подлинные масштабы тебердинской трагедии? Какова истинная роль сотрудников Наркомздрава, которым была вручена жизнь детей командиров и комиссаров РККА? Кто из них до конца боролся на своем посту милосердия? Кто дополнит историю санатория "Пионер", которому фашистами был нанесен столь сокрушительный удар, что даже восстановить его стало невозможно? Вот какую правду я хочу знать! И не только я. Добавлю лишь, что в Черкесском архиве хранится составленный 22 июня 1943 года акт, где перечисляется только материальный урон, понесенный "Пионером" и "Красным партизаном": разрушена полностью рентгенустановка, изъято 75 килограммов медикаментов и 670 комплектов белья, "огород площадью 1 га полностью уничтожен немецким транспортом", запасы топлива "взяты полностью" и т.д. В акте скупо упоминается, что помещение, "принадлежащее курортному управлению, было занято оккупантами. Детские санатории были переселены в другое помещение". А о главном - о судьбе детей - ни слова. Мне лично известно, что, несмотря на массовую казнь, пережили оккупацию по крайней мере три врача: И. Бракловский, М. Кесель и ...моя Ревекка Самойловна Диментман! Кто их спасал в Теберде? Что ими было сделало хотя бы для облегчения участи вверенных им детей? Даже за самую малость, что им удалось сделать (а это детская память сохранила), о них надо вспоминать по-доброму. О них и о других.
Познакомился я в Теберде с ветераном Отечественной войны М. Кургановым. Он продолжительное время собирает исторические материалы о защитниках Кавказа, опубликовал статью "Подвиг в горах". Показал мне один из откликов на нее. Письмо пришло из подмосковного города Жуковский от Давида Фишера. 13-летним подростком вместе с эвакуированным из Крыма санаторием им. Розы Люксембург очутился он в Теберде. Он один из тех, кто в группе старших ребят из санатория ушел от немцев через перевал к своим.
ОГОВОР
И вот что еще крайне важно: Д. Фишер вспоминает о недавней туристской наездке по Кавказу и об услышанной от экскурсовода жуткой истории: как на детей ночью напали местные бандиты и почти всех убили. На месте этой трагедии установлен памятник. "Подтвердите, пожалуйста, насколько этот рассказ правда?" - просит автор письма.
Слышите, дорогие читатели, живой голос тревожного удивления? Не может довериться версии экскурсовода человек, который не со стороны знает, что десятки детей разных национальностей благополучно выбрались из Теберды, встречая только сочувствие и помощь местных жителей. Автор упоминавшегося очерка "Тихий подвиг" Л. Терентьев рассказывает о том, как уходила из санатория "Пролетарий" группа больных детей под руководством воспитательницы Анны Степановны Данилевской. "Трудно сказать, что стало бы с измученными детьми, - пишет автор, - если бы не встреча с местными жителями. Они напоили, накормили. Одна семья оставила у себя двенадцатилетнюю Аду Дадыкину".
Разве иначе могло быть, если заглянуть в подлинную многовековую историю дружбы наших народов? Еще четыреста лет назад карачаевцы добровольно вошли в состав России. А в 1921 году, когда еще полыхали кое-где очаги гражданской войны, карачаевцы отправили голодающему Поволжью "обоз жизни": 1.500 пудов хлеба, 2.000 пудов кукурузы, 13.000 овец, 400 голов крупного рогатого скота! Карачаевская автономная область, руководимая большевиками-ленинцами Алиевым, Халиловым, Хасановым, Курджиевым, уже в 1926 году заняла лидирующее место в семье кавказских народов по многим показателям советского строительства. Увы, репрессии обезглавили революционное партийное советское руководство! Есть другая статистика: из небольшого народа, насчитывавшего по довоенной переписи 79 тысяч, 15 тысяч мужчин и юношей - практически вся зрелая мужская часть народа! - ушли на фронт первого года войны. Девять тысяч из них пали героями. Каждый пятый карачаевец воевал.
А в это время в вагонах для скота, не дав времени захватить даже пищу и воду, отправляли в ссылку их жен, детей, родственников. Лишь 18 процентов составляли мужчины - старики, инвалиды. Не мудрено, что только в первые два года, по официальным данным, в местах выселения погибли более 42 тысяч из 64 тысяч выселенных карачаевцев . На свою родину многострадальный народ вернулся, жестоко вырубленный "отцом народов" и его подручными на две трети! Опалили мне душу и строчки письма пенсионера Азрета Гиркокаевича Урусова, стаж которого в Коммунистической партии почти полвека. Он сообщает о том, каким образом было приписано жителям Нижней Теберды убийство детей - незадолго до насильственной высылки всего народа. Арестовали 12 честных тружеников, пытками принудили их к самооговору. Но потом, в ходе длительного следствия, суд - даже в те времена! - изменил статьи обвинения, и никто из карачаевцев не был осужден за убийство детей. Это было сделано без огласки, а из архивов времен Берии кое-кто вытаскивает вынужденные "признания" Магомета Чомаева, Абдурахмана Боташева и других, вновь раздувая легенду об убийстве детей карачаевцами.
Современные сталинисты добились того, что на памятнике детям указано: "Убиты фашистами и местными националистами", под которыми подразумеваются конкретно карачаевцы! И некоторые экскурсоводы, как отмечалось выше, допускают далеко не случайную отсебятину. Тебердинец 1942 года Давид Фишер, разумеется, не поверил клевете. Но какую долю политически взрывоопасной лжи увозят в душах не посвященные в правду люди! Есть в письме честного партийца А. Урусова глубоко взволновавшие меня строки о зловещей и до сих пор замалчиваемой роли, которую сыграл член ЦК и первый секретарь Ставропольского крайкома партии М.А. Суслов, помогавший Берии собирать "компромат" на карачаевцев. "Мне хорошо известно, - подчеркивает Урусов, - что по личному указанию Суслова был арестован и осужден советский патриот, мужественный командир разведгруппы, а потом секретарь Учкуланского райкома ВКП(б) Мудалиф Каракозович Батчаев. "Вина" его заключалась лишь в том, что он на пленуме крайкома посмел критиковать Суслова. Был арестован также ряд других руководящих работников из числа карачаевцев. Суслов до самой своей смерти пытался оправдать акт произвола по отношению к нашему народу… Он в угоду Сталину и Берии организовал в крае шумную кампанию с целью обелить сталинский произвол. С горечью вспоминаю его выступление на партактиве: "Мы выжили карачаевцев из горных ущелий, теперь надо выжить отсюда их дух!"
Давно пора рассказать полную правду о судьбе тебердинских детских санаториев и о судьбе народа, который в моих глазах является народом героев и мучеников. И мы, советские люди (прежде всего те из нас, кто вместе с отважными карачаевцами сражался с фашистами, кто был свидетелем трудового подвига карачаевских женщин и советских активистов в условиях оккупации), обязаны довести до всех полную правду, которая бы смыла с репутации народа последние пятна берия-сусловского режима клеветы и произвола.
(Юрий Логинов, писатель. Газета ЦК КПСС "Социалистическая индустрия", 14 июля 1989 года)
Комментарии (1)
Сэстренка
Группа:
Администраторы
Регистрация:
12.12.2011
Анкета
Блог
Фото
Алхам дулиллах! Суслов не дожил до такого дня, дай Аллах нам всем и всем следующим поколениям не увидеть такого!