Карачаево-балкарские общественные институты в этнокультурном поле Кавказа

И.И. Маремшаова

Стойкие черты этносознания формируются через посредство обычаев, привычек, жизненных порядков, воспринимаемых от этнической среды и передаваемых от поколения к поколению. "Изучая различные обы­чаи и воззрения, - утверждал Э. Б. Тайлор, - мы неиз­менно убеждаемся в наличии причинности, лежащей в основе явлений человеческой культуры, в действии законов закрепления и распространения, сообразно которым эти явления становятся устойчивыми, характерными элементами общественной жизни на опреде­ленных стадиях культуры".

Эволюция общественных институтов карачаевцев и балкарцев связана с эволюцией их этнического со­знания и составляет значимую часть существования и развития этноса в целом. По этой причине пройти мимо этих своеобразных столпов этнической культуры ка­рачаевцев и балкарцев нам не представляется возмож­ным. В спектре общественных институтов, функционирующих в карачаево-балкарском обществе, наиболее существенными являются институт гостеприимства и институт аталычества, на которых мы и заострим наше внимание.

Институт гостеприимства тесно связан с оппозици­ей "свои - чужие". Подобно тому, как объем понятия "свой" может варьироваться в зависимости от ситуа­ции - от своих домочадцев до общей этнической при­надлежности, так же многомерно может быть представ­ление о "чужих". Это представление можно условно поделить на несколько категорий: 1) "чужие" - пред­ставители других (соседних) ущелий Балкарии и Карачая; 2) "чужие" - иноплеменники, с которыми приходилось сталкиваться в реальной жизни, главным различием которых был иной язык, но образ жизни которых был известен и понятен; 3) "чужие" - люди, населявшие далекие земли, о жизни которых знали лишь понаслышке. Особенности исполнения ритуала гостеприимства зависели от принадлежности гостя к той или иной категории "чужих". Чем дальше был дистанцирован гость от "своих", тем более жесткими и четко регла­ментированными были ритуальные нормы. Однако это не означает, что гость, принадлежащий к категории "своих", был бы встречен менее приветливо или был лишен внимания хозяев. "Гость и хозяин - друг для друга зеркала" - гласит карачаево-балкарская муд­рость, которая является стержневой в этническом кодексе карачаевцев и балкарцев, относительно исследу­емого института.

Этнографические данные, оставленные как отече­ственными, так и зарубежными гостями Карачая и Балкарии, запечатлели разнообразные нюансы кара­чаевского и балкарского гостеприимства. Восхищен­ные слова об этом обычае встречаются у многих авто­ров XVII-XIX вв. Святость по отношению к закону гостеприимства отмечают П. С. Паллас, Я. Потоцкий, Г. Ю. Клапрот, С. Броневский и др. Д. А. Пахомов писал по этому поводу следующее: "Всякий путник, вошедший во двор горца, хотя бы своего злейшего вра­га, делался священной особой; за него при случае хо­зяин должен стоять до последней капли крови и от­дать все, что находится в доме, в его полное распоряжение. Желание гостя - приказание для хозяина; последний не только должен принять его, но должен быть любезен, накормить, напоить его и не как-нибудь, а как следует, со всем церемониалом горского этике­та. После всего этого он должен проводить его до безопасного места". Запечатлен этот обычай и в фольклорном материа­ле: в легендах, сказаниях, песнях. В нартском карача­евском сказании "Эмегены", записанном в 1883 г., "священный долг гостеприимства" выполняют по от­ношению к нартским богатырям даже чудовища-великаны. Доброжелательная встреча гостя и стара­ние угодить ему во всем наглядно отражено в цикле "Ёрюзмек и Ногай-Коротыш" карачаево-балкарского нартского эпоса. Высказывания типа "Къонакъ - Аллахны къонагъыды" ("Гость - посланник Бога") или "Къартдан къонакъ тамата" ("Гость старше старика") передавались из поколения в поколение и приобрета­ли статус незыблемых морально-этических норм.

Ра­достные чувства вызывало появление гостя и у кумыков. Н. Витсен описывает это следующим образом: "Муж, возвращаясь домой, в знак радости, что пришел гость, поцеловал свою стрелу и свой лук, бывшие у него за спиною, и предложил их вознице, который доставил гостя... это... означает там радость и благодарность".

Социальная ценность обычая гостеприимства име­ет двойственный характер. С одной стороны, гостепри­имство исключало конфликты с "чужими", с другой стороны, служило "своего рода "дипломатическим" приемом, позволяющим черпать информацию о сосе­дях, перенимать их опыт, вносить необходимые кор­ректировки в традиционное мировоззрение". Сущ­ность же данного обычая, если исходить из трактовки кавказского гостеприимства, данной В. К. Гардановым, состояла, прежде всего, в праве "совершенно незнако­мого человека остановиться в качестве гостя в любом доме, и безусловной обязанности хозяина оказать ему самый радушный прием". И действительно, горцы в гостеприимстве не различали врагов и друзей, знако­мых и незнакомых людей, не интересовались ни нацио­нальной, ни конфессиональной принадлежностью. В "Вестнике Европы" за 1881 г. И. Иванюков и М. Ковалевский описали прием, оказанный им кня­зем Урусбиевым и его подданными, а также его отно­шение к их экспедиции. "Князь обязательно предло­жил ехать с ним в его аул, отыскать в окрестностях Баксанской долины недавно прибывших через Донгуз Орун сванетов и сопровождать нас через перевал: "Кто выбьется из сил, - прибавил князь, - того мы перене­сем на бурках". На другое утро при въезде в аул мы были встречены группой татар, предупрежденных о нашем приезде князем Урусбиевым. Самый богатый из них Джерештиев пригласил нас в свой дом. Войдя в саклю, нам предложили сесть за стол, обильно устав­ленный национальными яствами... К 7 часам мы вернулись в аул. Нам было предложено вторичное уго­щение, а вечером во дворе Джерештиева устроились национальные танцы".

Приезд гостя перестраивал обыденный, привычный ритм и распорядок жизни се­мьи. Будничные дела приостанавливались, и все чле­ны семьи, а иногда и всего тукъума, были включены в деятельность по приему гостя. Как у многих других кавказских народов, у карачаевцев и балкарцев для приема гостей существовало специальное помещение, которое всегда содержалось в полном порядке и го­товности к приему гостя. Этикетные нормы карачае­во-балкарских адатов строго регламентировали риту­ал гостевания. Так, в кунацкую первым входил гость, оставив свое оружие у порога. Ему же принадлежало самое почетное место, в то время как хозяин занимал место у двери, и то только после того, как гость дваж­ды попросит его об этом. Аналогичную этикетную нор­му описывает Н. Г. Грабовский у ингушей. Рядом с гостем может сидеть только старший по возрасту. Процедура трапезы также имела ряд правил. В частности, за едой гостя нельзя было оставлять в одиноче­стве. На стол же ставилось все, что есть в доме. В свя­зи с этим в этнографической литературе, касающейся описания и изучения приема пищи, вкрадываются ошибки, так как исследователи, испытавшие на себе горское гостеприимство и увидевшие изобилие на сто­ле, порой делают неправильные выводы о сочетаемо­сти тех или иных блюд и продуктов в рационе народа. На самом же деле все гораздо проще - на стол стави­лось все, что в данный момент было в доме, предостав­ляя гостю самому решать, что съесть. Прислуживает за столом обычно либо сын, либо зять, либо молодой родственник хозяина, но мог взять на себя эту обязан­ность и сам хозяин.

Приезд гостя раскрывает целый ряд различных оттенков поведения, а следовательно, и этнического сознания в схеме взаимоотношений: гла­ва семьи - жена, глава семьи - дети, глава семьи - гость, гость - дети, гость - жена. Определенные прави­ла соблюдались и при ведении беседы. Нельзя было затрагивать неприятные гостю вопросы, затевать спор, приглашать в дом людей, заведомо зная, что они могут быть неприятны гостю. Если же по стечению обстоя­тельств гостями оказались враждующие между собой люди, хозяин должен попытаться сгладить ситуацию, не затрагивая болезненных тем, в то время как гости, в свою очередь, не должны выказывать своей вражды. Хозяин не должен был говорить о своих заботах и про­блемах. Кроме того, неприличным считалось вести бе­седу на языке, которого не понимает хотя бы один из гостей. Тема же беседы выбиралась гостем, но говорить о цели приезда сразу считалось неприличным. Так же неприличным считалось расспрашивать хозя­ина о его жене и детях, особенно о дочерях. Соответственно и хозяин не имел права спрашивать гостя об этом. В то же время старшая женщина в доме могла расспросить гостя о делах и здоровье его жены и детей. Эти тонкости в этикете гостевания помогают по­стичь ментальные основы в параллели "мужчина - женщина". В этом смысле интересен анализ одной из абхазских поговорок, сделанный Я. В. Чесновым, кото­рый можно смело применить и в отношении карачаев­ского и балкарского народа. "Отношение (к гостю. - И. М.) хорошо демонстрируется абхазской послови­цей: "Кто нарушает закон гостеприимства, тот считается совершившим кровосмешение", - пишет он. - Поскольку закон гостеприимства и запрет близкород­ственного брака оказывается в одной смысловой плоскости, то можно сделать заключение о недоступности сексуально-брачных отношений с гостем".

Однако карачаево-балкарскими адатами были закреплены не только правила поведения принимающей стороны, но и, что не менее важно, правила поведения гостя. Ко­нечно, это распространялось на соплеменников, с ино­родцев спрос был гораздо меньше, обычаи и порядки чужеземцев уважались. Что же касается гостя в пре­делах карачаевской и балкарской общности, то гость не имел права входить в кунацкую, если в доме отсутствовали в тот момент мужчины, но, если для гостей был выстроен отдельный дом (что имело место только у состоятельных семей), туда можно было входить без разрешения. Однако женщина-гость не могла войти в дом для гостей. И мужчина-гость, и женщина-гость прежде чем войти, должны были дважды получить приглашение. Порог полагалось переступать с правой ноги. Однако если в данном ауле у человека были род­ственники, то позором считалось останавливаться у чужих людей. Но в любом случае, приехавший в гос­ти человек должен был преподнести хозяевам какие-нибудь подарки. Заходить в дом с пустыми руками, особенно впервые, не положено. Остановившись же где бы то ни было, гость обязан был вести себя скромно, довольствоваться тем, чем его угощали, при этом есть аккуратно, не оставляя объедков. Неприличным счи­талось уходить сразу после трапезы. Гость также не должен был говорить о каких бы то ни было понра­вившихся в доме предметах, поскольку это обязывало хозяина подарить их гостю. При отъезде гостя хозяин, в любом случае делал ему подарок, отказ от которого мог его обидеть. О своем отъезде гость должен был предупреждать заранее. Если гостю предстоял долгий путь, то к его отъезду ему готовили в дорогу пищу. Кроме этого готовили коня и седло. Одежда и обувь гостя также приводились в порядок. В знак благодар­ности уезжающий гость садился на коня, повернув его перед этим в сторону дома. При прощании гость и хозяин обязательно обменивались благожеланиями, гость благодарил за гостеприимство, а хозяин приглашал еще раз посетить его дом и провожал ближнего гостя до ворот, дальнего - до околицы села.

Таким образом, отшлифованный в течение многих веков ритуал гостеприимства, вмещающий в себя многочисленные нормы поведения, является одной из важ­ных этнообразующих и этнодифференцируемых харак­теристик карачаево-балкарского народа. Черты кара­чаевского и балкарского гостеприимства, такие, как дом, предназначенный для гостей, специальные "гостевые" предметы обихода (посуда, постель и прочее), обязатель­ность визита к гостю уважаемых лиц села и родствен­ников, проживающих в данном селе, полная ответствен­ность хозяина за благополучие гостя, радушие и хлебосольность хозяина и др., являются слагаемым культурного комплекса, известного другим народам как "кавказское гостеприимство" и являющегося од­ной из важнейших характеристик этнокультурного пространства Кавказа.

Двадцатый век привнес значительные изменения в обычай гостеприимства на Кавказе. Изменения в вековых традиционных формах жизнедеятельности в социальном устройстве, политическом и экономическом ритме повлекли за собой изменения общественных институтов, а через них со­знания народов. Многие традиционные нормы жизни стали искореняться насильственно. Это особенно ха­рактерно для периода установления Советской влас­ти. То, что веками оценивалось народом как положи­тельное, под действием политагитации искажалось и приобретало отрицательный знак. Так, в работе А. В. По­меранцевой "Как живут и трудятся народы в горах Кавказа", вышедшей в свет в 1927 г., читаем: "Сколь­ко бы гостей ни пришло, хозяин должен всех уважить. Советская власть помогает бедноте освободиться от этих обычаев, некоторые исполкомы стали издавать распо­ряжения, чтобы в гости без приглашения не ходили, бедноту не разоряли". Однако рационально-экономи­ческое зерно подобного рода постановлений было чуж­до и совершенно неприемлемо для горской ментальности. Поэтому данные призывы не возымели желаемо­го результата. Подтверждением консерватизма данного обычая могут служить полевые записи Ε. Н. Студе­нецкой, сделанные ею во время этнографических экс­педиций в Карачай в 1934 и 1969 гг.

Сегодня можно смело сказать, что гостеприимство входит в набор моральных качеств, свойственных ка­рачаевскому и балкарскому национальному характе­ру и этническому сознанию. Особым гостеприимством отличаются простые люди, сельчане, которые ни за что не отпустят гостя без угощения, хотя бы самого скром­ного, даже если этот человек не является для них близ­ким родственником или знакомым. В целом же из­менился главный принцип кавказского гостеприим­ства. Если исследователи XIX в. отмечали, что любой человек, постучавший в ворота, будет иметь кров и пищу, то сегодня на такое безоглядное гостеприимство рас­считывать нельзя. Уже в начале XX столетия отдель­ные авторы заметили деформацию этого обычая. "Если раньше все кавказские народы принимали и угощали всякого странника без разбора его социального поло­жения, то теперь же мы видим не то: в тех селениях, которые расположены ближе к городам и железнодо­рожным станциям, гостей принимают уже с разбором, причем предпочтение оказывается состоятельным знакомым, а если гость не знаком, то предпочтение дается наиболее представительному по физиономии, ма­нерам и одежде...". Кроме того, по словам информа­торов, ситуация изменилась и за последние 15-20 лет. Сейчас, по сравнению с предшествующим периодом, в гости ходят реже, дабы не причинять лишних хлопот хозяевам, что связано с тяжелым материальным по­ложением многих семей, обусловленных экономиче­ской нестабильностью в стране. С другой стороны, не все могут приобретать гостинцы для того, чтобы наве­стить кого-либо, а идти в гости без таковых неприлич­но. Сказанное, конечно, не распространяется на бли­жайших родственников и друзей. Тем не менее, не­смотря на все сложности, любого гостя в карачаевском и балкарском домах примут радушно, внимательно, обеспечив ему всяческие удобства и приготовив для него лучшее угощение из домашних запасов.

Этикет­ные правила гостеприимства также не остались неиз­менными, но сохранили приблизительно 70% от пре­жних традиционных норм и представляют собой ло­кальный вариант общекавказского гостеприимства. Это дает основание говорить о высокой степени этикетности поведения в функционировании института госте­приимства, причем в городах эта степень немного ниже, чем в сельской местности, где более скрупулезно отно­сятся к соблюдению обычаев. Городское население сильнее подвержено процессу европеизации. Вместе с тем следует подчеркнуть, что при рассмотрении воп­роса эволюции этнического сознания карачаевцев и балкарцев институт гостеприимства занимает ведущее место среди иных общественных институтов и иллю­стрирует как консерватизм, так и динамику процесса.

Не менее важным является для карачаевцев и бал­карцев институт аталычества. Благодаря этому обы­чаю тесными узами оказывались связанными не толь­ко две семьи, но и фамилии, и даже народы. Таким образом, это была и своеобразная народная дипломатия. Одно из самых первых упоминаний о воспитании балкарцами представителей иного этноса содержится в историко-героической песне конца XVI в. "Баксанук". В ней упоминается о том, что безенгиевские таубии Суюнчевы воспитали кабардинского князя Таусултанова. Институт аталычества описывался многими средневековыми европейскими авторами. По словам Табу де Мариньи, "очень редко бывает, чтобы мальчик получал воспитание под родительским кро­вом, право его воспитывать предоставляется первому мужчине, который появляется в доме; если является одновременно несколько, специальные арбитры реша­ют вопрос о том, по сколько времени каждый из них будет заниматься воспитанием ребенка. Аталык уно­сит новорожденного, поручает его кормилице, и как только ребенок начинает обходиться без ее забот, на­чинает воспитание". Связи воспитанников и воспи­тателей были очень крепкими. Воспитанники всячес­ки помогали своим аталыкам. Они наделяли их зем­лей и скотом без права отчуждения. Если воспитатель был из каракишей, то он, в свою очередь, "обязывался платить эмчеку (воспитаннику. - И. М.) с каждого по­лучаемого им калыма одну корову и одного пятилет­него быка (что и породило в горских обществах специфическое название емчеклика, что значит платеж эмчеку). Недоразумения, возникавшие между каракишем и его таубием, обыкновенно улаживались при вмешательстве эмчека. За то, с другой стороны, после­дний считал себя в праве брать у каракиша в случае надобности быков и лошадей и каждые три года или 5 лет и по 100 шт. баранов". "Таубии настолько се­рьезно защищали этих эмчеков и их интересы, что они совершенно свободно бывали во всех горских обще­ствах и в Карачае и вели торговлю, не подвергаясь никаким обидам. Эти отношения сохранились до на­чала 70-х гг. XIX в.".

Таким образом, мы видим, что при всей философской и дипломатической подоплеке институт аталычества не был лишен и чисто матери­альных, взаимовыгодных соображений. Не менее строго почиталось в карачаево-балкар­ском обществе молочное родство, породившее ряд специальных терминов: "сют ана", "эмчек ана" - молоч­ная мать, "сют жуукъ" - молочное родство, "эмчек улан" - молочный сын, "сют юлюш" - молочная доля, "кан эмчек" - сын крови и т. п. У балкарцев даже существовало специальное сословие - эмчеки, назва­ние которых происходит от слова "эмчек" - сосок ма­теринской груди. Эмчеки были свободного происхождения и находились под покровительством таубиев.

Институт молочного родства уходит в глубь истории карачаево-балкарского народа и встречается даже в нартских сказаниях. Так, один из нартских героев, по имени Алауган, встречает на своем пути женщину-чудовище - "эмеген". Испугавшись ее страшного вида, он молниеносно прильнул к ее груди, превратился в ее молочного сына и избежал неминуемой гибели. По­добный эпизод встречается и в фольклоре волжских болгар. Название института аталычества происходит от тюркского слова "ата" - отец и означает отцовство, хотя отдельные авторы пытаются ставить под сомне­ние тюркский характер этого термина. В этой связи вспомним, что еще в 922 г. Ибн-Федлан писал об обы­чае древних болгар: "Одно из их правил таково, что если у сына какого-нибудь человека родится ребенок, то его берет к себе его дед, прежде его отца, и говорит: "Я имею больше прав, чем его отец на его воспитание, пока он сделается взрослым мужем". Многие известные этнографы и историки возводят обычай аталы­чества к родовому обществу, в котором господствовал матриархат, и дети должны были воспитываться в ма­теринском роде. Подтверждением этой гипотезы мо­жет служить и тот факт, что молочные родственники и аталыки считались очень близкими родственниками. Так, молочная сестра или брат считались ближе двою­родных. Между родом кормилицы и вскормленного ею ребенка не заключались браки. Карачаево-балкар­ская поговорка "Молоко идет так же далеко, как и кровь" закрепляет тот факт, что родство по кормилице соблюдается в той же степени, что и кровное. Женщи­на, взявшая на вскармливание ребенка, соблюдала ряд правил: эмчеку предназначалась правая грудь, собствен­ному ребенку - левая. В период вскармливания "эмчек ана" не должна была рожать и вступать в интим­ную связь с мужем. Если эти правила были нарушены, ребенка передавали другой кормилице, что было боль­шим позором.

Следует отметить, что не всегда эмчек находился в доме кормилицы, часто ребенок рос в соб­ственном доме, а кормилица приходила как няня. Если все же эмчек рос в доме кормилицы, то он обла­дал привилегиями по сравнению с собственным ре­бенком. В частности, люлька эмчека была выше, шире и красивее. Связи искусственного родства между карачаевца­ми, балкарцами и представителями других народов Кавказа не могли не укреплять межэтнические кон­такты и духовную общность. Они привносили новые штрихи и краски в этническую картину мира, обогащая тем самым этническое сознание народа. По сви­детельству М. Абаева, "когда таубии сами гоняли для продажи лошадей и скот в Закавказье, то тамошние эмчеки сопровождали их в качестве прислуги и пере­водчиков, причем таубии вели дружественные сноше­ния с высшими сословиями Кутаисской губернии, встре­чая у них радушный прием, даря им лошадей и при­нимая от них подарки". Многочисленные молочные связи между кавказскими народами, особенно между феодальными фамилиями - Кайтукиными, Абаевыми, Айдеболовыми, Урусбиевыми, Балкаруковыми, Барасбиевыми, Куденетовыми, Дадешкелиани и другими - отмечают многие авторы (Μ. М. Ковалевский, М. К. Абаев, И. П. Тульчинский и др.).

Интересные данные со­держит документ 1867 г. - это подробная перепись населения Баксанского ущелья, значительная часть которого состояла из переселенцев - выходцев из раз­ных мест Кавказа. В документе подчеркивается, что многие жители Баксана находились в аталыческих связях с фамилией Урусбиевых, которым по обычаям должны были платить определенную дань. К таким эмчекам относилась 51 семья - выходцы из разных уголков Кавказа. При этом следует отметить, что отношения между молочными братьями и сестрами поддерживались тесно, имели, как правило, доверитель­ный, дружеский характер. В путевых записях И. Иванюкова и Μ. Ковалевского имеется упоминание о мо­лочном родстве Урусбиевых, которое раскрывает характер этих отношений. "Князь Урусбиев, - говорится в документе, - вынужден был по важному делу своих родственников остаться на день, другой в Хасауте. Он поручил нас своему молочному брату, карачаевцу Азамату, знавшему немного русский язык".Уже в начале XX в. балкарский просветитель Мисост Абаев писал о балкарском аталычестве, что оно, "так практиковавшееся в среде балкарцев, не успело еще и теперь выйти из моды окончательно. И сейчас есть еще живые балкарские таубии, кормилицами ко­торых были кабардинцы и осетины". Интересным является и тот факт, что во время установления Совет­ской власти и преследования высших сословий мно­гие представители этих сословий находили убежище у своих аталыков и оставались жить в их семьях. Отдельным направлением развития института ата­лычества было воспитание чужого ребенка с целью установления родства и прекращения кровной враж­ды (кан эмчек).

Таким образом, институт аталычества и молочного родства имел многочисленные проявления и отражал морально-нравственные устои карачаевского и балкар­ского обществ на протяжении длительного времени. Отголоски этих обычаев можно встретить и сегодня в виде передачи на воспитание детей бездетным роди­телям в пределах одной семьи (родной брат - родной сестре, родная сестра - родной сестре). Молочное род­ство имеет место в ряде случаев лишь в силу объек­тивных причин (например, отсутствие молока у мате­ри), но отношения между кормилицей и семьей ребен­ка, как и раньше, носят родственный характер, но без каких-либо строгих табу.

(caucasushistory.com)